*
* *
Снег сыпал и сыпал.
Весна не спешила.
И замерло сердце в предчувствии бед.
По снежным канавам
В смятенье кружила
В надежде, что к выходу выведет
след.
Но путались ног отпечатки в
метели,
И слёзы стояли под горлом колом.
И в сбившейся, жёсткой, казённой
постели
Душила подушка –
С крыш съехавший ком
Налипшего, ватного, плотного снега.
Опаздывал март с золотистым лучом.
И проруби сталь вдаль звала из-под века:
Там белая тень всё росла за
плечом.
*
* *
Вот и всё.
Не будет больше лета.
Только снег, как тополиный пух…
Помнишь, август
Полыхал кометой,
Воздух был разгорячён и сух.
Ягоды рябина осыпала
Угольками в пепельный ковыль.
На цветах увядших оседала
Липким слоем угольная пыль.
Солнце раскалённое катилось
Головнёй дымившего костра.
Ничего в том лете не случилось,
Только боль была, как нож,
остра,
В бок впивалась горестной
догадкой,
Что конец пожара впереди:
Подкрадётся с лисьей он повадкой
–
Рыжий хвост мелькнул уже в
груди,
Заметая горестные мысли,
Что как яд – сквозь дым
пожара вдох.
Все деревья осыпали листья:
Словно искры, падали на мох.
* * *
Клянём то огненное лето,
Тот дым, как
утренний туман.
Жара спадала
лишь с рассветом.
Сквозь дюны шёл
строф караван.
Да, ветер был
угарный, душный,
И с пеплом
смешан был песок.
И вдох –
неровный и натужный,
Но строчки – за шажком шажок.
Там повисало
солнце шаром,
Что никуда не
улетал.
Так пахло в
воздухе пожаром,
Что по
верхушкам рощ скакал.
В июле том
родные люди
Читали бегло между строк.–
Всё. Никогда
того не будет.
И снег ковром
лежит у ног.
* * *
Мокрый асфальт из-под толстого
льда –
Траурной лентой бежит под ногами…
Как же случилась такая беда,
Что налетела всей силой цунами,
Что налетела – и разом снесла
Всё, что за жизнь возведёно с любовью?
Только любовь, воротясь, не спасла.
Тонкая вена – с отравленной кровью.
Снег почерневший увозят в поля,
Копотно съёжились за день сугробы.
Как затянулась неловко петля
В снежном безволье тоски и хворобы?
Капает с крыш –
Как по тонкой игле,
Что выпускала по каплям лекарство.
Тоненький голос, возникший во мгле,
Наобещавший конец всем мытарствам…
Капает медленно слишком капель. –
Жизнь убегает по каплям быстрее.
Где-то за краем остался апрель,
В поздних слезах хрупким настом чернея…
* * *
Я
научилась жить одна. –
Лишь
тишина скребётся в душу.
В
глазницы комнаты луна
Глядит
так пристально, что трушу.
В
ночном тумане расплылась –
И
стала озером огромным;
Зовёт
в свой омут,
Будто
страсть, –
Так манит тёмным взглядом
томным;
Дорожку стелет серебром –
Как снег на солнце путь искрится,
Ступи: где ветер за окном,
Где к близким можно
прислониться…
* * *
Вернулась внезапно жара
Напомнить об огненном лете,
Что всё сокрушило вчера,
Оставив мир в выжженном цвете,
Где чёрные ветки торчат
Из белого снега, как прутья,
Где близкие люди молчат,
И снег отливается ртутью,
Где низкого неба навес
Так давит на сердце,
Что страшно.
Там тёмным становится лес,
А многое вовсе не важно.
* * *
Памяти Дмитрия Мезенцева, художника,
иллюстрировавшего последнюю книгу
моей матери Эльвиры Бочковой,
доделать которую не
успели ни он, ни она…
Чёрно-белое линий сплетенье –
Изловчись – и поймай на лету…
Слишком лёгкое в небе паренье
Над деревьями в майском цвету…
Суета, та к земле пригибала,
Заставляла растить урожай.
А душа в забытьи пребывала,
Где вдоль тропочки –
пропасть и край,
Где сиротами строчки из книги
Паутины раскинули нить…
Там под снегом раскатаны блики,
И не в видно, как страшно
ступить…
Там осколки от брошенной
чашки
Застревали навечно в груди…
Май как май…
Как же быстро букашки
Все очнулись – поля перейти…
Сквозь чащобу прошёл незаметно,
Опьяненный дорогой сквозь лес…
Запах хвои и ландышей бледных.
И ещё один во поле крест…
* * *
Живу средь
птиц и буйных трав.
Куст ежевики
ранит ноги,
Пройти сквозь
заросли не дав,
Что
воцарились на дороге.
Оплёл крапиву
змеем вьюн,
И комарьё
зудит так гнусно…
И перекрыл
тропу валун…
Но не от
этого так грустно,
А от того,
что жизнь прошла,
Где был наш
дом набит, как улей.
В нём из
щелей торчит кошма,
Чтоб в них
ветра в сердцах не дули.
Но ветер в
окна залетел
И сквозь
трубу
Навылет
сгинул,
Всё
перепутал, всё задел,
Всё с мест
любимых передвинул.
* * *
Никакой перемены в природе.
Вновь с горы бурный глины потоп.
Снова память в тот омут уводит,
Где вдруг бабочка села на лоб.
Свои чёрные крылья сложила,
Не смахнув ими мягко слезу.
Никуда-то она не спешила
И парила, дрожа на весу.
А потом опустилась вдруг тенью,
Просыпая хитина пыльцу,
Навевая тоску и смятенье,
Что подходит жизнь, видно, к
концу.
Посидела, листочком вспорхнула,
Бросив страшную тень по стене…
Как та бабочка, жизнь
промелькнула,
Захлебнулась в метельной весне.
* * *
Ничего другого не ждала:
Лишь печаль о том пылавшем лете,
Где под солнцем сквозь дымы жила
–
Не одна совсем на белом свете.
Солнце в нём стояло без лучей,
Словно гонг лунищи в полнолунье.
Не была я в лете том ничьей.
А кукушка оказалась лгунья:
Надрывалась сквозь угар и дым
Родниково-чистым метрономом.
Выстрелила ветка холостым
Под ботинком, жавшим ногу,
новым,
Обломилась, высохнув в траве,
Пожелтевшей, будто бы мочало.
Не мелькнуло мысли в голове,
Что конец имеет и начало.
* * *
Опять плыву по ласковой воде,
Что обнимает крепко и надёжно.
Случилось всё.
Какой ещё беде
Шагнуть навстречу так
неосторожно?
Нежна вода,
И гладит, как ладонь,
И растворяет горестные мысли.
Играет рябь – гигантская гармонь.
И облака ребристые нависли.
И катит волны музыка внутри.
Приходит пьяным эхом ниоткуда,
Затягивая... узел у петли,
Не обещая, что дождёшься чуда.
| 
