* * *
Шум машин за окном бесконечный,
Будто падает с гор водопад.
Запах в комнате мятно-аптечный.
Вот и первый в году снегопад.
Посветлело на улице мглистой.
Лепит снег, ударяясь в окно.
Мамин голос всплывает вновь чистый.
И звенит от трамвая стекло.
Плачет музыка всласть где-то в доме.
Тих шарманки старинный мотив.
Пчёлы стынут меж рам в сладкой коме,
Хоть трамвая звоночек визглив.−
Не разбудит.
Уже не очнутся.
Своё жало и жизнь сохранят.
Скоро-скоро морозы начнутся.
Сколько в дозе: лекарство иль яд?
Сколько яда в предзимней печали?
Или выведет в свет голубой?
Помню: ёлки ветвями качали
В рождество, где вела за собой…
Через сказку, где всё голубое,
Где волшебный зажёгся фонарь…
Он всё светит поэтам-изгоям,
Растворяя осеннюю хмарь.
* * *
Снова март.
Снова чёрная кромка
По сугробам, осевшим от слез.
Снова в жизни нелепая гонка.
И, конечно, любовь не всерьёз.
Снова память подводит к той тропке,
За которой не видно ни зги.
Белый снег.
Мама в поле, как в лодке,
Поплыла среди белой шуги
В эту чёрную страшную прорубь.
Белый снег на любимом лице.
Небо крылья раскрыло, как голубь,
И печётся о новом жильце.
* * *
Только локти кусать остаётся.
Жизнь проходит. А ветер в лицо –
Освежает водой из колодца.
И растаяло близких кольцо.
Только тени бесплотные рядом.
Мамин голос.
По горло вода.
С крыши слёзы посыпались градом,
Как в тот день, что ушла навсегда,
Чтоб вернуться и встать за спиною –
И вести, чтоб по жёрдочке шла,
Что идёт высоко над землёю,
И тянуть, словно нитку игла.
* * *
«Как любимым с потерей любимых смириться?
Как разлука горька… Как слеза солона…
Белый город у моря – теперь заграница.
…Как же ты с ним рассталась без плача, страна?»
Эльвира Бочкова, декабрь 1991
Всё на кру́ги вернулось своя́.
Крым из странствий своих возвратился.
Снова русскою стала земля,
Будто к берегу странник прибился,
Заплутавший по дальним морям
Под рожок пионерского горна, –
По слезящимся слабым огням
Лишь угадывал берега корни.
Всё вернулось.
Лишь мама не здесь,
Что считала по пальцам недели
И ждала запоздалую весть,
Что вернутся в цветенье апрели,
Где летала по крымской земле
От любви и от моря хмелея.
…Голос мамин на тонкой игле,
И стихи – бриз морской в суховее.
Нет тебя. Твой любимый ушёл
В каменистую пыль Херсонеса.
Волны горя разбились о мол.
Стали век…
Да и мы из железа,
Что ржавеет, звеня на ветру,
Что солёный, нетёплый и мокрый,
Перед тем, как шагнуть за черту,
И стихи осыпаются охрой…
* * *
Я – как калека без руки.
Рукав висит, поникнув тряпкой.
А по воде бегут круги,
И время тает шоколадкой
В горячих пальцах…
Но болит
Рука
В повисшей плетью ткани.
И снова мама говорит…
И я опять иду по грани,
По серебристому лучу
Туда, где ночь и звёздный холод,
И я её зову, кричу…
Там неба колокол расколот.
* * *
Уже не вздрогну,
Вдруг услышав
Звонок, тревожащий в ночи.
И трубка тяжело не дышит.
В столе хранятся все ключи,
Что рук тепло не сохранили. –
Возьму же в руки – зазвенят
О днях,
Где все живые были, –
И сердце упадёт до пят;
О днях, где вспугнуты все речи,
Как стая галок на избе.
И не обнимут в ночь за плечи,
Боль не возьмут, прижав к себе.
И в кофту мамы, что впитала
Тот запах ландышей в лесу,
Где хоть казалось света мало,
Но и сейчас в душе несу,
Оденусь –
И тепло вернётся
Из дней, что сплавили ручьи.
И ключ в руке, как сердце бьётся.
И белый снег парит в ночи. | 
